Эрин Моргенштерн - Ночной цирк [Litres]
– Не совсем так, – говорит она. – Полагаю, я гораздо больше взяла от матери, чем от него.
– Нет, – ужасается Марко. – Ты не можешь этого сделать.
– Это единственный способ завершить игру.
– Значит, мы не будем ее завершать.
– Я не могу, – качает головой Селия. – У меня не осталось сил. Каждая ночь дается все труднее и труднее. И я… я должна уступить победу тебе.
– Мне не нужна победа, – восклицает Марко. – Мне нужна ты. Боже, Селия, неужели ты и впрямь не понимаешь?
Она ничего не отвечает, но по щекам катятся слезы, которые она не пытается смахнуть.
– Как ты можешь сомневаться в моей любви? – продолжает Марко. – Селия, ты для меня целый мир. Я не знаю, кто пытается убедить тебя, что это не так, но ты должна мне поверить, умоляю.
Она молча смотрит на Марко сквозь слезы, впервые надолго подняв на него взгляд.
– Вот так я понял, что люблю тебя, – говорит он.
Они стоят в противоположных концах небольшой круглой комнаты с ярко-синими стенами, усыпанными звездами. Пол покрыт разноцветными подушками, а с потолка свисает сверкающая люстра.
– Я был очарован тобой с первого взгляда, – говорит Марко, – но именно здесь я понял, что это любовь.
Комната вновь меняет очертания, превращаясь в просторный бальный зал, в котором нет ни души. Лунный свет струится сквозь огромные окна.
– А вот так поняла я, – доносится до Марко шепот Селии.
Он бросается к ней и, осушив поцелуями слезы, находит ее губы.
Пока он целует ее, факел на площади разгорается ярче. Воздушные гимнасты крутят в воздухе сальто, озаренные лучами прожекторов. Весь цирк вспыхивает огнями, и посетители восторженно ахают.
Все прекращается, когда Селия отстраняется от него.
– Прости меня, – шепчет она.
– Пожалуйста, – молит он, пытаясь ее удержать, цепляясь пальцами за кружево ее платья. – Не уходи, прошу тебя.
– Слишком поздно, – говорит она. – И всегда было поздно. Даже когда я приехала в Лондон, чтобы превратить твой блокнот в голубя. Во все это впутано слишком много народу. Что бы мы ни делали, это отражается на цирке, на каждом, кто сюда приходит. А это сотни, тысячи людей. Мотыльки в паутине, расставленной еще тогда, когда мне было шесть лет. Я боюсь сделать шаг, чтобы не потерять кого-то еще.
Она поднимает глаза и, протянув руку, нежно касается его щеки.
– Сделаешь для меня кое-что? – спрашивает она.
– Что угодно, – обещает он.
– Не приходи больше, – срывающимся голосом говорит она.
Лишив его возможности возразить, Селия исчезает так же внезапно и неуловимо, как в конце представления. Кружево платья тает у него в ладонях, и только запах ее духов еще некоторое время висит там, где она стояла мгновение назад.
Марко остается один. Дверь шатра вновь появляется, приглашая его уйти.
Прежде чем удалиться, он вынимает из кармана игральную карту и оставляет ее на стуле.
Визитеры
Сентябрь 1902 г.
Селия Боуэн сидит за столом, заваленным книгами. В комнате уже давно не осталось места для книжных полок, но она, вместо того чтобы расширить ее, позволила книгам стать частью интерьера. Одни стопки заменяют столы, другие, обвязанные бечевкой, свисают с потолка по соседству с золочеными клетками, где живут несколько белых голубей.
Еще одна клетка стоит прямо на столе. Круглая, со встроенными часами, которые, размеренно тикая, показывают не только время, но и движение небесных тел.
Огромный черный ворон дремлет на шкафу возле полного собрания сочинений Шекспира.
Вокруг стола в центре комнаты зажжено несколько серебряных подсвечников, по три свечи в каждом. На столе видна медленно остывающая чашка чая, полураспущенный алый шарф, частично смотанный в клубок шерсти, фотография покойного часовщика, одинокая игральная карта, разлученная с остальной колодой, и раскрытая книга, испещренная значками, символами и вклеенными клочками бумаги с именами и подписями.
Селия сидит над ней с блокнотом и ручкой, пытаясь разгадать шифр.
Она силится понять ход мыслей Марко, представляет, как он заполнял страницы символами, выводил причудливые сплетения ветвей, опутывающих всю книгу.
Снова и снова перечитывает имена, проверяет, надежно ли закреплены пряди волос, всматривается в каждый знак.
Она занимается этим уже так давно, что может по памяти воспроизвести любую страницу, но ей так и не удается до конца понять, как это все это работает.
Раздается хриплое карканье разбуженного ворона.
– Ты не нравишься Хугину, – произносит Селия, не поднимая головы.
В полумраке комнаты проступает силуэт отца. Свет свечей выхватывает из темноты складки его сюртука и белый воротник рубашки, мерцает в глубине его черных глаз.
– Тебе давно пора завести еще одного, – заявляет он, уставившись на растревоженную птицу. – Назовешь его Мунином, и будет полный набор.
– Мне не нравится жить воспоминаниями, папа, – говорит Селия.
В ответ раздается только нечленораздельное хмыканье.
Селия старается не обращать на него внимания, когда он, наклонившись над ее плечом, разглядывает заполненные чернилами страницы.
– Чушь какая-то, – заявляет он.
– Язык, которым ты не владеешь, не обязательно считать чушью, – говорит Селия, переписывая строчку за строчкой к себе в тетрадь.
– Дурацкая мешанина, чары, заклинания, – фыркает Гектор, переплывая на другую сторону стола, чтобы было удобнее смотреть. – Вполне в духе Александра, все такое сложное и запутанное.
– Однако при должном усердии это может изучить кто угодно. Чего не скажешь о твоих лекциях про то, что я не такая, как все.
– Ты не такая, как все. Ты выше всех этих… – он обводит рукой стопки книг. – Тебе не нужны методы и концепции. Одним своим даром ты можешь достичь куда большего. Вокруг столько неизведанного.
– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам», – цитирует Селия.
– Давай обойдемся без Шекспира.
– Меня преследует тень отца. Полагаю, это дает мне право цитировать Гамлета сколько душе угодно. А ведь было время, Просперо, когда Шекспир тебе нравился.
– Ты слишком умна, чтобы заниматься этой ерундой. Я ждал от тебя большего.
– Прости, что не оправдала твоих идиотских ожиданий, папа. Тебе что, кроме меня некому докучать?
– В моем нынешнем виде мне трудно найти собеседника. Александр, как обычно, такой скучный, что скулы сводит. Чандреш был забавным, но мальчишка так поработал над его памятью, что я мог бы с равным успехом болтать с самим собой. Впрочем, для разнообразия и это сгодится.
